Биорг Анатолий

Не в силах противиться, он летел. Так летит обречённая бабочка в пламя свечи. Но овладевший им свет был иным: притягательным, добрым. Он каждою клеткой вбирал этот свет – неземную любовь.
– Я умер?.. Нет, не может быть. На завтра столько дел! Мои родители, семья, друзья… Но почему я вижу этот свет?! Нет-нет, я не хочу!.. О, Господи, ведь я ещё так молод! А может, это сон?.. Конечно, сон! Хотя… Увы, во сне и наяву такого света нет. Так, стало быть… непоправимое со мною всё-таки случилось. Вот уж действительно: пути Господни неисповедимы. Какой он дивный, этот свет!.. Он есть!

– Нулевая отметка, нулевая отметка, нулевая отметка…
Электрический голос замедлился и ушёл в инфракрасную частоту.
«Электрический? Почему я определил его именно как электрический? Может, всё-таки электронный?.. Да какая, чёрт возьми, разница – электронный он, этот зазвучавший во мне нечеловеческий голос, или же электрический! Стоп. У меня что, бред?.. Или я всё-таки умер?»
Свет озарился зелёным овалом и удалился.

; ; ;

– Легна, ошибки быть не может? Ты правильно установила объём гравитации в галактическом спектре?
– Легна? Почему ты назвал меня… Хм, а ты, пожалуй, прав.
– Я всегда прав, и ты об этом знаешь. В конце концов, быть правым – это моя прямая обязанность. Равно как и обеспечивать неприкосновенность иерархий, ограждая их от наблюдаемых подсущностей.
На последнем слоге монотонный, лишённый какой-либо интонации голос затих, но тут же, вслед за неожиданно возникшим эхом появился вновь.
– Так что там, Легна, с объёмом гравитации в галактическом спектре?
Именуемая Легной ответила чётко, почти по-военному:
– Всё в ординаре, Кладезь, всё на пределе ощущений.
– А во вселенском?
– И во вселенском спектре.
– А…
– Послушай, Кладезь, если ты будешь вести себя как настоящая… Легна, я на дежурство с тобою впредь не отправлюсь.
– А с кем, позволь спросить, отправишься? Кто он, единственный, неподражаемый счастливчик?
– Кладезь.
– Кладезь? Из жёлто-зелёного канала внешнего отдела? Из межвселенской иерархии?
– Да-да, тот самый Кладезь.
– А где он сейчас?
– На суперлинии от Центра до шестнадцатой вселенной.
– О! Далеко. А единенье чувств? Вы с Кладезем… Всё, Легна, всё! Прости. Я обещаю: больше никаких вопросов! Пожалуйста, перенаправь потенциал, я извинился! Довольно! Клянусь, впредь о единствах – ни единой мысли!.. Фу-у. Спасибо. Фу-у. Да, Легна, тяжела твоя… душа! Не ожидал. Теперь понятно: вы с Кладезем одной формации. Счастливые!.. И всё-таки позволь закончить тот вопрос о…
Высокий голос перебил:
– Учла ли я континуум галактик? Учла. Все тяготения. Да-да, и спектров, Кладезь, и восьми галактик. Теперь доволен?
– Но почему наш экземпляр так странно дышит? Вдруг этот биоорганизм с изъяном?
– С изъяном? – переспросил высокий голос. – Скорей, с достоинствами. Посмотри: он молодой, без переломов и чужих узлов. А мозг! Модернизированный во втором астрале. А оболочка! – Над солнечным сплетением прошло тепло, вернулось к голове и вновь скользнуло по груди и животу. – Упругая, защита от воздействий – степень пять. А этот орган!
– Орган? Хм. У этого… узла характеристики ничуть не лучше, чем у прочих экземпляров. Но мысль твоя, как говорят подсущности, понятна. – Тембр голоса расширился и подрумянил свет. – Я вижу, Легна, ты с толком провела над биожизнью столько лет.
– Немало. В их представлении, – тепло скользнуло по груди, по животу, – почти сто пятьдесят. И мне порою кажется, что я… одна из них, я… жизнь свою уже не представляю без биоргов.

* * *
Помедлив, будто собираясь с мыслями, или просто из-за боязни увидеть нечто пугающее и необычное, Анатолий открыл глаза и опасливо огляделся. Вся его сущность наполнилась ужасом. Он парил! Парил, как парит альбатрос в восходящем потоке. Невдалеке Луна, за ней Земля, и мириады негасимых звёзд. И ни души вокруг. Лишь тёплый обволакивающий свет.
Страх постепенно уходил. Вдруг овладевший им свет стал сгущаться, меняя оттенки и форму, и собираться в ёмкий, непрозрачный шар. Шар охватил его. Исчезли и Земля и звёзды. В ногах – два серых шара. По телу прокатилась дрожь.
«Что это? И почему они пульсируют?»
Неведомая сила заставила закрыть глаза.

– Кладезь, и как часто такое бывает?
Низкий голос ответил монотонной тирадой:
– Один случай на тридцать миллиардов подсущностей. А впервые подсущность оказалась здесь, перед нами, в 1408 году до так называемой нашей эры. Это был Аменхотеп IV, правитель Египта, который взял впоследствии прозванье… рекло, если так привычней, Эхнатон – «угодный Атону», их новому, назначенному провиденьем Богу. Не вижу смысла вдаваться сейчас в подробности, но, как ты понимаешь, так было надо. В твоей же памяти, Легна, останутся Михаил Булгаков, – самый неординарный из самочинных писателей, ну и вот этот… биорг Анатолий, что лежит сейчас перед тобой.

Анатолий приподнял веки, и в тот же миг два серых шара преобразовались в несуразные фигуры: округлые туловища, тонкие, почти до колен конечности с непомерно длинными пальцами и лишённые растительности яйцеобразные головы; обе фигуры были в серебристых, наглухо застёгнутых комбинезонах. Но больше всего Анатолия поразили лица – изменяющие размеры и цвет голограммы. То, что это именно голограммы, или в какой-то мере соответствующие им субстанции, Анатолий определил в момент преобразования шаров, когда за спинами фигур что-то шикнуло, будто прошла помеха на телеэкране, и лицо одной из фигур на мгновенье исчезло.
Анатолий был человеком общительным и любознательным, а потому нисколько не смущаясь и совершенно забыв о том, что ещё совсем недавно, вопреки и здравому смыслу и логике, он был буквально подвешен в сотнях миль над Землёй, и что, по всей видимости, он сегодня умер, молодой человек подмигнул не терявшей лица фигуре и, стараясь выглядеть беззаботным, спросил:
– Развлекаетесь, электронные чудики?
С каждой секундой напоминающие людей фигуры становились всё менее эфемерными. А вскоре взгляд Анатолия приковали к себе два крохотных полосатых шарика, которые выделились из сгустившихся над голограммами свечений, переместились, оставляя позади себя пунктирные следы, в пространстве и, прокатившись по его телу, неторопливо вернулись к хозяевам. По прошествии минуты-двух фигуры-голограммы уже нельзя было назвать фигурами – человекоподобными образами, и уж тем более очертаниями, они преобразовались в голубоглазых, отменно развитых физически людей. В голове взволнованного столь откровенными и пугающими метаморфозами Анатолия зазвучал доброжелательный голос:
– Твоё самообладание, биорг Анатолий, нас радует. Впрочем, как и твоя игривость. Это ж надо так скомбинировать: «электронные чудики»! Нам даже на ум не приходило так себя определить. А вот Миша называл нас Мастером и Маргаритой. Мы до сих пор смеёмся задушевно.
Анатолий напрягся. «Смеёмся задушевно»? Как это?.. Откуда этот голос? Кто эти… Биорг?.. Почему меня назвали «биорг»? И кто такой Миша? Уж не Булгаков ли, коль речь зашла о Мастере и Маргарите?»
Зазвучавший минутой ранее голос стал ещё более доброжелательным. Он был по-матерински ласковым, проникновенным и устанавливал в сознании покой.
– Не пугайся, Анатолий. Именно так мы и будем теперь к тебе обращаться, раз уж твоё название тебе привычней. А Миша – это действительно Михаил Афанасьевич, любимый поставщик невероятнейших фантазий и эмоций.
Анатолий приподнялся на локте. «Чушь какая-то, фантасмагория», подумалось ему в ту минуту, но вслух он осторожно спросил:
– А вы, дети пространства, кто, собственно, будете? Оборотни, что ль какие, фокусники или чародеи?
– Опять шутишь? Это хорошо. Значит с желудочными и спинномозговыми токами у тебя всё в порядке. – Голос сместился вправо. – Кладезь, по-моему, этот организм… как там у них… редкая птица.
Неожиданно низкий голос запел. В иных обстоятельствах Анатолий без колебаний идентифицировал бы его с басом Шаляпина, но совершенно необязательное многократное повторение в конце песнопения слова «блоха», а вслед за ним и переходящее из октавы в октаву гомерическое «ха-ха-ха», заставило в этом усомниться. Натужно нахохотавшись, голос вернулся к прежнему тембру и менторской интонации.
– Да, Легна. Если, конечно, твоё умозаключение – чисто фигуральное реченье.
Анатолий сел. В ту же секунду невидимое ложе изогнулось, приподнялось под коленями и мягко повалило его на рефлекторно сгорбившуюся в ожидании удара спину. В голове раздался женский голос, напомнивший ему голос гнусавой дежурной из репродуктора на железнодорожном вокзале:
– Биорг, настоятельно рекомендуем тебе не изменять положения тела. В противном случае ты будешь обездвижен. Ты должен лечь.
– Ну, лечь так лечь. Я человек понятливый. Уже… – Не чувствуя какой бы то ни было реакции, а её отсутствие на фоне совершенно безучастных лиц выглядело почти угрозой, Анатолий убавил тон своего выступления и безропотно подчинился. – Уже ложусь. Но и с моей стороны имеются претензии.
– Что! Претензии? К нам? – голографический образ исчез, но тут же вернулся – со строгой причёской, с непримиримыми нотками в голосе. – Какие претензии, Анатолий?
– Всё, уже никаких. – Стараясь выглядеть спокойным, Анатолий подложил под голову руки и снисходительно зевнул. – Вы сами поправились.
– А, так вот ты о чём, о своём названии!
Анатолий побледнел, на лице появилась гримаса отчаянья.
– Имени, если вас не затруднит, гражданка. И-ме-ни! Мы живые люди, а не механизмы какие-нибудь. Мы – дети Бога. Повторяю для ту… для тех, кто не понял: я – человек, а не какой-то там… биорг. Слышите меня?… Че-ло-век!
В тот же миг окружавшая их оболочка всколыхнулась, испустила цепочки плазмоидов и изменила цвет. Послышались прерывистые звуки, напоминающие уханье взволнованного филина, и буквально заходившая ходуном оболочка окрасилась невероятными оттенками – от нежно-голубого цвета до лилового и различимого на фоне сферы ультрафиолета. И тут же звук превратился в мелодичный смех.
Анатолий не мог отвести изумлённого взгляда: сфера, – будто живое существо, смеялась! Не отпуская от себя внимания, пульсации замедлились, и смех постепенно преобразовался в женский голос.
– Ты слышал, Кладезь? Он абсолютно точно выполнил программу, и даже интонацию где надо изменил!
Разразившись переливчатым негромким пятиоктавным «си», низкий голос остановился в контроктаве:
– Конечно, слышал. Но меня намного больше интересует и заботит то, что он вообще пришёл в себя, в своё сознанье. Что это значит? Сбой в исторической программе? А может, мы с тобою отвлеклись и пропустили предпосылки Высших иерархов?
Анатолий переводил непонимающий взгляд с голографического мужчины на голографическую женщину, и наоборот, и силился, наконец, понять причины своего психического нездоровья.
«Уж лучше бы я умер, чем сошёл с ума, – подумал он, – но при любом раскладе терять мне больше нечего», – и обратился к продолжавшему беззвучно колыхаться эфемерному мужчине:
– Эй, дети бесконечного пространства! Не знаю, кто вы есть, и что, в конце концов, со мной произошло, но я могу и в глаз неслабо засветить, если ещё хотя бы раз вы назовёте меня киборгом!
– Не «киборгом» – по сути, бездушным роботом, а совершенным, независимым от нас энергетически биоргом! – тон голографической женщины стал почти дружеским. Проведя неуверенной рукой по меняющим цвет и длину волосам, она перевела свой взгляд на сделавшуюся розовой, пульсирующую сферу: – Кладезь, будь снисходительнее, прекрати смеяться! Ведь этот организм пока не понимает.
Анатолий приподнялся на локте.
– Это вы обо мне – «организм»?
Не получив ответа, он беспокойно заёрзал, но тут же взял себя в руки.
– Ну, хорошо, допустим. И чего же, интересно, я не понимаю? Может, объясните, призрачная… Легна?
– Ты, в самом деле, хочешь знать? Ну что ж, изволь. С чего начать?
– Решайте сами. Хотя… Наверное, с отличия. Чем отличается «биорг» от «киборга»?
Голограммы мужчины и женщины обменялись едва различимыми вспышками. Легна оказалась нетерпеливее.
– А ты, Анатолий, готов это слышать? Твои биотоки не сойдутся в пучок?
– Я готов ко всему, только бы это недоразумение поскорее закончилось. А-то у меня от…
– О твоей готовности «ко всему» мы догадываемся, – прервала Анатолия Легна, – сказать точнее, знаем. А вот, что касается «поскорее закончилось»… Уверены, очень скоро ты кардинально изменишь своё настроение.
– Так не тяните же! – Анатолий нервно хохотнул и, не скрывая сарказма, добавил: – Откройте же мне, наконец, почтеннейшая Легна, кто я такой: биорг или «бездушный киборг»!
Легна приблизилась к Анатолию и пристально посмотрела в глаза.
– Ну что ж, ты сам этого захотел. А времени у нас предостаточно. Да и не каждый год доводится общаться со своим твореньем. Последний раз… лет семьдесят назад.
– Далеко хватили, дети пространства! Но… но уже верю. Сказать почему?.. Потому что мой друг – Станиславский!
– Уймись, Анатолий. А твой… твоя… Кладезь, как там у них?
Низкий голос начал, было, хохотать, но сразу осёкся.
– Прикол, Легна, прикол, – ты правильно соотнесла. Можно было бы использовать слова «дурачество», «острота», «шутка», но в данном контексте, для данной личности, – конечно же, прикол.
Легна удовлетворённо кивнула.
– А твой прикол, подсущность Анатолий, ясен и понятен. Кому-кому, а уж нам-то хорошо известно, что теоретик и реформатор чувств Константин Сергеевич Станиславский существовал в телесном виде с 1863 по 1938 земной год и быть твоим другом он не может физически. Точнее сказать, ты не можешь быть его другом, потому что именно ты сейчас находишься перед нами, а он нет. А если ещё точнее, то вы не можете быть друзьями по той причине, что один из вас уже давно умер. Кто конкретно умер, догадаться легко: только в доме усопшего играла траурная музыка, и делали кутью. – Сложенные на груди руки, вздёрнутый подбородок – всем своим видом Легна олицетворяла непреклонность. – Уж что-что, а даты мы отлично соотносим. Итак.
От столь замысловатой тирады Анатолий потерял дар речи. В крайнем изумлении он приподнялся на локте ещё выше, но тут под ним зашевелилось ложе, и он беспрекословно лёг. Взгляд Легны стал холодным, величавым, она степенно отошла.
– Мы, наш импульсивный и словоохотливый гость, не инопланетяне, не гуманоиды, не братья, как вы иногда говорите, по разуму. Мы – ваши Создатели. Ибо мы – Сущности, то есть духовное, нематериальное бытие; иначе: определяющая, истинная сила. Вот почему я назвала тебя «подсущность». Стоп, не приподнимайся, Анатолий! Лежи.
Анатолий иронично улыбался.
– У меня и в самом деле кое-что сошлось в пучок. Только не биотоки, а глаза и мысли.
Голографическая женщина укоризненно покачала головой. Тяжело вздохнув, будто на её плечи свалились все земные проблемы, Легна коснулась ложа удлинившейся рукой.
– Последнее предупреждение, биорг Анатолий!.. Ну, вот и хорошо, лежи. И слушай. Хочешь ты этого или не хочешь, смиришься ты, в конце концов, с этой данностью или не смиришься, но мы действительно ваши Создатели. Создатели всего живого, подсущностей. Потому что мы не… «живые»! У нас нет ни плоти, ни крови. Мы Сущности. А в вашем понимании, мы… души, ангелы, Всевышний, Демиург, Создатель, Бог. Миллиарды ваших лет назад, когда в этой вселенной не было ни какой-либо растительности, ни биологических организмов, ни даже микробов и спор, мы существовали своею, заполненной единым чувством жизнью. Ибо мы – Сущности. Но наши чувства не были разнообразны: мы не умели любить, мы любили только себя. А любя себя безмерно во времени и пространстве, любя неограниченно, вдруг понимаешь, что можно любить и другое. Других. Не всех, не каждого, но родственную душу, желанное… нет, близкое по духу существо. Но чтобы любить других, надо уметь ущемлять свои чувства, жертвовать себялюбием и даже существованием, ради прочих творить. Именно в творчестве, когда нам стали знакомы и ясны ощущения, мы научились, в полном смысле слова, жить – существовать организованно в пространстве и пространством, и о пространстве с трепетом судить. И теперь, благодаря обретённым способностям, находясь в любой точке Мироздания и даже в межвселенском пространстве, мы можем, например, в… Кладезь!
Кладезь на мгновенье исчез, и появился уже в академической мантии. Открыв столь же неожиданно возникший рядом с ним портфель, он достал из него сковороду с дымящейся яичницей и глубокомысленно изрёк:
– В режиме реального времени.
Легна некоторое время с интересом смотрела то на сковороду, то на Кладезя, то на не менее удивлённого Анатолия, и, наконец, произнесла:
– Мы можем в режиме реального времени наблюдать за всем происходящим на Земле.
Анатолий приподнялся.
– Эка невидаль! Мы по телевизору тоже в режиме реального времени всё… наблюдаем.
– Ты не понял. Мы наблюдаем за всеми событиями от появления первой травинки, и до сегодняшнего дня, до… сегодняшнего тебя.
Анатолий недоверчиво хмыкнул и лёг.
– Вот тут вы, «Создатели», приврали. Конечную скорость света никто не отменял.
– Молодец, би… Анатолий, мыслишь! Но тут самое время вспомнить о гравитации. Мы знаем, что ты буквально болеешь физикой и отлично осведомлён, что все гравитационные взаимодействия мгновенны. Включая гравитационные взаимодействия между галактиками. Так? Зная же суть пространства, нетрудно разложить любое гравитационное переплетение на спектр. Как свет. Понимаешь? Скажу понятнее: находясь в миллиардах световых лет от Земли, мы видим, если, конечно, можно так определить… так выразиться, не отражение света от её поверхности, а пульсирующую гравитационную ткань – неразрывные нити эфира. В совокупности – суперлинии. Иными словами, находясь в любой, даже самой дальней точке вашей вселенной, мы можем следить за судьбою и человека и… малой песчинки.
Не спуская глаз с загадочных субстанций, Анатолий приподнялся на локте.
– Обалдеть! Это что же получается, вы можете наблюдать за всем происходящим на Земле… переключая каналы? Захотел – увидел питекантропов, жующих корнеплоды в сталактитовой пещере, захотел – меня в роддоме или в бане. Так?
Голографическая женщина изобразила ироничную улыбку.
– Примерно так.
Анатолий повалился на ложе и закрыл ладонями лицо.
– И вы… и вы знаете меня даже в те минуты, когда я думаю о… любви?! Стыд-то какой. Боже мой! И что теперь? Таиться?.. Боюсь, вы не поймёте, но… мне противно, неприятно быть участником неведомого шоу. Немного успокаивает то, что вы не только про меня всё знаете.
– Можем знать, Анатолий, можем. Но каждый из биоргов нас не интересует.
– Это почему же?
– Да потому что вы… почти все вы… Кладезь!
Кладезь заговорил незамедлительно, без паузы, будто только тем и был всё время занят, что ждал вопросов Легны. Складывая поочерёдно пальцы левой руки в кулак, а на правой, наоборот, распрямляя, голографический мужчина монотонно, почти не раскрывая рта, цедил:
– Вынужденная мера, головная боль, самая большая проблема, обезьяна с гранатой, баба на возу, пятая лапа для собаки, планктон, подопытные кролики, пустышки…
Голос Кладезя набирал силу и темп, но Легна остановила его яркой вспышкой.
– Хватит, Кладезь, хватит! Этого достаточно. – И уже обращаясь к Анатолию, Легна попыталась виновато улыбнуться. – Ну, как-то так: подопытные кролики, пустышки.
– «Подопытные кролики», «пустышки»? Выходит, мы для вас всего лишь… Тогда зачем…
Легна понимающе кивнула.
– Хочешь спросить, в чём смысл, зачем вообще нужна нам «головная боль», та… неудачливая «баба на возу»? Те самые подсущности, которые не понимают, для чего они живут, чей смысл жизни – зрелища и… пиво? Ну, разумеется, для воспроизводства рода. И для того, чтоб предусмотренные Замыслом биорги могли на фоне «кроликов», «пустышек» и «планктона» хоть что-нибудь о собственном предназначении понять.
– А кто из нас, – Анатолий на мгновение замялся, – биоргов, вас интересует?
– Биорги творческие, добрые, умеющие думать, и способные любить.
Анатолий встрепенулся.
– Постойте! Ведь вы мне так и не объяснили, в чём разница между биоргом и киборгом.
Женский голос приблизился и, видимо, не рассчитав, коснулся уха.
– Про киборгов, Анатолий, вы наслышаны из фильмов и романов, а вот что касается биоргов… Ваше русское слово «биорг» можно разбить на три составляющие: би, био и орг, где буквосочетание «би» – «двойной», входит в буквосочетание «био». Исходя из этого, нетрудно догадаться, что слово «биорг» несёт в себе двойной, глубокий смысл. – Легна отдалилась, склонила голову в почтительном поклоне, но вдруг оказалась за кафедрой. – Био – означает «биологический», но, выделив «би», мы указали на сложность объекта – задуманной субстанции, где биологическая составляющая не обязательно является главенствующей. И значит, в целом биорг – это мыслящий биологический организм. Я верно объяснила, Кладезь?
Кладезь сверкнул голограммой и ответствовал назидательным тоном:
– Как говорят биорги, «два в одном». А «мыслящий» – это статус, приданный нами биоргу.
Анатолий удовлетворённо кивнул, но в следующую секунду его глаза излучили лукавинку.
– Тут мне более-менее ясно, но давайте-ка вернёмся к биоргу-личности. Я нисколько не хочу вас обидеть, но разве можно называть «пустышкой» то, что сам в мучениях создал? Не сделал, я подчёркиваю, именно создал! По-моему, здесь есть противоречие.
– Противоречие? Как можешь ты судить меня, Создателя! – Разнёсшийся под сферой голос Кладезя стал жёстким, непреклонным. – Я пахарь, сеятель и жнец, мой «огород» – Земля. Вот ты… Анатолий, как поступишь ты в том случае, когда на опекаемом тобою огороде родится непригодная морковь? Иль, скажем, кукуруза.
Анатолий ответил не раздумывая:
– Я выброшу её.
– Ты абсолютно прав! Нет смысла церемониться с неподходящей, непригодной вещью! На хранение вы всегда оставляете отборную кукурузу, которая и до весны прокормит, и при разводе – лучший семенной материал.
– А какая кукуруза… негодная? – Стараясь не выказать своего неприятия, Анатолий мотнул головой и потупился. – Это я… применительно к биоргам.
Будто указывая на важность вопроса, Кладезь выдержал паузу.
– Увы, такой «кукурузы» много, очень много. Процентов девяносто. В эти девяносто процентов входят, например, биорги, травмирующие себя наркотическими веществами, злоупотребляющие алкоголем или табаком. Надеюсь, ты понимаешь, что, создавая хрупкую биологическую жизнь – всё это бесконечное разнообразие растений и животных, в том числе биоргов, мы не планировали ни уничтоженья вида видом, ни самоубийства?
– Догадываюсь.
– А что оказалось самым сложным при создании всего живого, догадываешься?..
Анатолий надолго задумался. Тем временем теряющий терпенье Кладезь то растворялся без следа в пространстве, то вдруг являлся полосатым, оставляющим пунктиры шаром, то вновь становился голограммой, и снова исчезал. И, наконец, не выдержал:
– Так вот, Анатолий, самое сложное для нас – организация единства видов, их душ, процессов размножения и пищевых цепочек. И главное – существованье особей вне временных границ.
– А… а зачем вы вообще создали нас?
Кладезь снисходительно взглянул на Анатолия и, будто собираясь с мыслями, закрыл глаза. Его опередила Легна:
– О, это вопрос вопросов! И удивительно, наш любопытный гость, что ты спросил об этом так легко. Что касается причины… Начну издалека. Когда-то, миллиарды ваших лет назад, нам были незнакомы, неведомы обуревающие ныне вас эмоции и чувства. Об этом я рассказала ранее. Но очень скоро мы поняли, что в мире можно пребывать иначе, по-другому – в сообществе и общности. Для этого нужны взаимоотношения и страсти. По-вашему – эмоции и чувства. Об этом я тоже говорила, если помнишь. Так вот, мы применили в отношении себя, Творцов, все знания, мы сотворили всё, на что были способны и имели право, мы даже сотворили… мы имитировали в наших душах коды и спирали ДНК! Но и сейчас, спустя тысячелетия с момента высева способных к жизни на Земле биоструктур, вы, сотворённые подсущности… – Легна замешкалась. – Кладезь, опять нужна твоя помощь. Но чтоб ему было понятно! Напомни, чем они…
Кладезь ответил тотчас, не дослушав до конца вопрос:
– Они человечнее.
– Вы человечнее, биорги. Вы более способны к отношениям, чем мы. – Легна изобразила глубокий выдох. – Но среди вас есть те, кто нам… кто нам не по душе. Прежде всего, это ваши самовлюблённые «звёзды». А их, псевдозвёзд, к сожалению, большинство. В отличие от космических звёзд, ваши звёзды не являются… творческими, то есть творящими тепло и согревающими душу. Они фальшивые звёзды, ненастоящие, звёзды… придуманные, тщеславные и алчные, которые по не совсем понятной нам причине считают, что нужны, необходимы вам, всем остальным. Как они заблуждаются! Истинная звезда – это, по нашей мысли, нечто романтическое, путеводное, влекущее в глубины Бытия. Вот почему для нас все ваши псевдозвёзды – лишь неисправные, негодные биорги. Негодная подсущность, или негодь, – это безнравственная, невоспитанная личность. И чуждая, коль покупает виллы не в своей стране, а в сытых землях подлого врага. Неплохо, как вы говорите, они устроились: навязывают вам свои бездарные творенья, захватив эфир, и хорошо живут на заработанные «под картон» шальные деньги. Или «под фанеру»?.. А впрочем, суть не в этом. Суть в том, что беззаботно, весело они живут. И там, где вас, обманутых, не будет и в помине. Но есть и настоящие земные звёзды, дарующие истинные ощущения и чувства. Средь них – все сотворцы фольклора, оперы, балета.
Анатолий вскинул брови.
– Но почему вы столь категоричны?
– Почему мы столь категоричны? – неуверенно всплеснув руками, переспросила Легна. – Всё очень просто: истинный, своим стараньем, собственным трудом снискавший славу и признание биорг не скажет горделиво «я звезда!», и не опустится до хамства и бесстыдства, и никогда не станет требовать любви и поклоненья, каким бы одарённым и талантливым – всецело наделённым предшествующим претворением геномов, он не был. – По женщине пробежала волна искажений, и на мгновенье она покраснела. – Мы в недоумении! Не имея особенных, отличных от других биоргов, органов поглощения энергии и отправления нужд, они вдруг приравняли себя к «небожителям»! К своим Создателям! А всего-то: научились испускать более-менее красивые звуки, произносить придуманный другим биоргом текст, бросать в мишень резиновый цилиндр… шайбу, или… пинать ногами мяч, – и всё, они уже неподражаемые «звёзды». Причём, питаемые вами же, простыми, как они определили вас, людьми. Ох уж эта гордыня! Этого, Анатолий, мы никогда не приемлем и не простим. Как не простим пренебрежительного отношения к другим биоргам – членам планетарного сообщества, и порождённого гордыней самолюбия. Мы не простим намеренного изменения запрограммированной внешности, чванливости, и пошлых, на потребу публике кривляний. Мы не простим сознательного разрушения гармонии ниспосланного слова. Гармония в словорождении сродни гармонии во внешности, гармонии во всей природе. Иначе говоря, любое искажение гармонии площадной, нецензурной бранью есть оскорбление Создателя, Творца. Равно как и любое, даже самое искусное вторжение хирурга внешности. Вторжение во внешний вид подсущностей, в судьбу.
Голос Кладезя всколыхнул оболочку, будто он только что вырвался из заточения или из иерихонской трубы:
– Они говорят «пластические хирурги», а не «хирурги внешности».
Анатолий отмахнулся от Кладезя, как от надоевшей мухи, его глаза не отпускали Легну.
– Вот вы говорите: «не простим самолюбия и пренебрежения, не простим разрушения гармонии»… Ну и что! По-моему, нашим звёздам на вас… ну, в общем… в общем, вы их не интересуете.
– Но ты упускаешь главное: это мы создали биоргов, и только нам определять их будущее. Скорее всего, в следующей жизни, в следующем цикле Бытия, многие из ваших псевдозвёзд уже не появятся. Как не появятся те подсущности, которые насилуют чужую волю, волю обычных, гармонично развитых биоргов. Насилуют психологически или физически. И уж точно не появятся в следующей жизни авторы пустышек – «два притопа, три прихлопа», требующие плату за свои бездарные творенья. Это немыслимо: придумщики и исполнители бездарных песен стяжают деньги и известность за прокат своих, я извиняюсь за определение, творений, и живут в дворцах, а сотворцам всех благ порой приходится изобретать, как протянуть до заработной платы! Увы, но, по большому счёту, «на коне» у вас лишь тот, кто не одарен совестью и честью. А вот достойные среди подсущностей, по разумению Творцов, – учёные, конструкторы, создатели ракет, мостов, электростанций, всевозможных механизмов и станков, создатели всего того, чем с толком пользуются все. Чем, кстати, пользуются, не задумываясь о происхождении вещей – всего насущного, и упомянутые мной создатели пустышек. – Легна приосанилась, и в тот же миг её одежда преобразовалась в униформу сталевара. – А может, сотворцам всех благ последовать их логике и брать со «звёзд»… при каждом выступлении «звезды» оплату? Брать гонорар, так называемые «авторские», за гитару и за созданный в мученьях микрофон, за право ежедневно пользоваться лимузином, лифтом, холодильником, мостом.
Анатолий в волнении сел и замотал головой.
– Стоп-стоп-стоп! Как ни крути, но всякий, любой труд должен быть оплачен. Это во-первых. Во-вторых… Это что же получается: создав живое, жизнь, создав такое чудо, и вместе с тем, насколько понимаю, безразлично к нам, биоргам, относясь, вы… опускаетесь до… Вы занимаетесь судьбой отдельного биорга?
На левом боку нахмурившейся Легны появились ножны.
– Да, Анатолий, приходится. – Одним движеньем Легна выхватила саблю и, выкрикнув басисто «любо», ловко срубила с возникшей прямо перед ней танцующей фигуры голову, увенчанную несуразным головным убором и звездой. – Ибо, по большому счёту, это нужно вам, а нам… необходимо.
Сабля вернулась по той же траектории в ножны и столь же неожиданно, как и появилась, исчезла. Вслед за саблей исчезли усечённая, но не прекратившая телодвижений странная фигура и подпевающая ей, похожая на поздний овощ голова. С любопытством разглядывая распадающуюся на пиксели, но всё ещё голосящую голову, Легна со значением, почти торжественно помолчала. Затем, повторив вполголоса «любо» и крутанув воображаемый ус, она повернулась к Анатолию.
– На твоё «во-первых» отвечу так: за всё действительно приходится платить, но плата в каждом случае должна быть минимальной. Понравилась песня, понравился исполнитель – доплати при выходе из зала. Сколько пожелаешь или сколько можешь. Но только не за весь концерт, а за понравившийся, обласкавший душу номер. Или номера. А впрочем, этот мой посыл уже не актуален. Вы совершенствуетесь, развивая всё и вся, и в скором времени у каждого из вас появится возможность создавать свои произведения, в любой тональности, с любым набором слов, в любимом жанре. Причём по качеству – по чувственности, по душевной красоте – они намного превзойдут творения всех ваших упивающихся псевдозначимостью «звёзд». Теперь… как там у вас… Теперь шагаем дальше.
– Ой, погоди, ой, погоди! – Анатолий уже не в силах был сдерживаться и, не дослушав до конца тираду Легны, захохотал. – Это ж надо! Даже в самых безумных, в самых смелых фантазиях мне не могло б привидится такое: космические пилигримы казаков изображают!
Легна соединила брови, и в её руках сверкнула сабля. В сию же секунду Анатолий прекратил смеяться и поспешно лёг. Бросив взгляд на Кладезя, и не найдя в его глазах поддержки, он подобострастно улыбнулся Легне.
– А может, продолжим, уважаемая?
Сабля исчезла так же быстро, как и появилась. Легна удовлетворённо кивнула и плавно переместилась в центр сферы, к появившейся трибуне. Постучав по проявляющемуся на трибуне графину и о чём-то поразмыслив, она достала из старинного футляра лорнет и навела его на Анатолия.
– Ты задавал вопрос «зачем вы вообще создали нас?» Так вот, теперь я на него отвечу. Ты слушаешь?
Анатолий хмыкнул и демонстративно уставился «в потолок», всем своим видом изображая раздражение по поводу нелепого вопроса.
Легна терпеливо ждала, и только когда их взгляды вновь встретились, она опустила лорнет и, выделяя жёлтым бликом в центре голограммы каждый слог, произнесла:
– Мы вам завидуем. Немного странно, даже стыдно это говорить, но мы завидуем своим… изделиям. Причём, завидуем охотно, с умыслом, поскольку зависть – единственный для нас позыв, путь к совершенствованию. Примерно так вы завидуете созданным и наученным вами летать самолётам. Именно зависть и возникшее у нас хотенье совершенствования душ, душ Сущностей, обусловили нескончаемость эволюции сути подсущностей, послужили началом замысла Всего, и в том числе началом замысла всех нас – всех иерархов, всех Создателей-Творцов, всех созидателей души Метавселенной.
Взгляд Анатолия наполнился непониманием и страхом.
– А к чему должна, к чему приведёт… эволюция вас?
– Правильный вопрос, Анатолий, и отвечу я на него с особым удовольствием, потому что именно этот вопрос вызывает у нас больше всего эмоций и чувств. Так вот, наша цель, сама идея сотворения всего живого – вселенье в человечьи души. Да-да, вселенье в души придуманных и сотворённых нами же биоргов, подсущностей. Зачем? Всё просто: мы тоже хотим чувствовать и мечтать, хотим… любить и страдать! И ненавидеть. Хотим страдать не только сущностью своей, а существом – субстанцией, как вы страдаете: душой и телом. Ты понимаешь? – Легна расширила глаза и подалась вперёд. – Мы тоже хотим бегать босиком по траве и плавать в воде, хотим любить своих детей и покорять вершины. Хотим…
Не договорив, Легна приложила к груди ладонь и опустила глаза. Не прошло и секунды, как под ладонью, на уровне солнечного сплетения засиял пульсирующий серебристый шар. Казалось, что небольшой, размером со среднее яблоко, шар состоит из электрических разрядов. Внезапно он перестал пульсировать, и тут же сотни серебристых молний достигли очертаний голограммы. Сверкнув белозубой улыбкой, Легна открыла глаза и, приняв обличье очаровательного белоснежного существа, уменьшилась вдвое. Не переставая улыбаться, она плавно вознеслась к середине сферы и, чуть помедлив, воздела трепетные руки, которые после нескольких неудачных – нарочито шутливых, метаморфоз превратились в изящные крылья. Облетев засверкавшую вдруг всеми красками сферу, Легна замерла напротив безмятежно взиравшего Кладезя. Сорвались, изгибаясь и шипя, электрические разряды, и миловидная белоснежная девушка превратилась в яркий, тёмно-синий шар. Не обращая внимания на остолбеневшего Анатолия, Кладезь последовал её примеру. Покружившись и поиграв «в догонялки», шары безошибочно нашли середину сферы и слились воедино. И тотчас взору Анатолия явились заполненные доверху трибуны, ярко-зелёное футбольное поле размером метр на полтора, неотличимые от настоящих футбольные ворота и картинно разминающиеся игроки. В центре поля находился в рост игроков футбольный мяч, который вдруг наполнился шипящими разрядами и, сделав несколько вращений, распался на шесть небольших шаров. Самый маленький из шаров, оставшийся в центре, превратился в мяч, а пять других рассредоточились по полю и преобразовались в облачённых в полосатую судейскую одежду человечков. Раздался голос диктора, заговорившего, как показалось Анатолию, на испанском языке, затем перешедшего на итальянский, но вскоре его едва не перекрыл рёв ярых, но невидимых болельщиков. Постепенно, снижая эмоциональный накал речи и тембр, виртуальный диктор перешёл на русский. Раздался свисток, и игра началась. Два десятка игроков, умело управлявшихся с мячом, носились по полю, удивляли необычными финтами и выкриками, а забив гол, подхватывали на руки судью и многократно подбрасывали. Не сдержавшись, Анатолий рассмеялся. И тут же все судьи и футбольный мяч втянулись в серебристый шар, который преобразовался в информационное табло. На табло появилась надпись «Матч состоится при любой погоде». Футбольное поле, игроки и трибуны постепенно блекли и растворялись вверху, под оболочкой сферы, а Кладезь и Легна, как ни в чём не бывало, уже стояли на своих местах. Легна улыбнулась Анатолию.
– Прости великодушно, если мы чуть-чуть ошиблись.
Анатолий смутился.
– Да ладно уж. Просто… непривычно немного, но в целом… Играли как чемпионы, красиво, лучше, чем бразильцы! Должен признаться, наши игроки так не умеют. Да и арбитрам нашим меньше везёт.
Легна увеличилась до своего первоначального размера и благодарно опустила голову, но в следующую секунду её блеснувшие глаза нашли Анатолия.
– А ещё мы очень хотим оплакивать усопших и принимать роды! Мы хотим жить, а не существовать. Понимаешь? Вот тогда-то на Землю, как вы говорите, и «спустится Бог». А ещё, и это, пожалуй, главное, нам не хотелось бы знать своё будущее.
Анатолий с трудом удерживал эмоции. Он то непроизвольно хватался руками за лоб, то принимался теребить подбородок, будто оценивал двухдневную щетину, то, хмуря брови и передёргивая плечами, поёживался, освобождаясь от несуществующих мурашек. Наконец, неожиданно даже для себя самого он выпалил:
– Один из моих знакомых сейчас сказал бы так: «потрясно!» Вот только в последний тезис верится с трудом. Кстати, раз уж вы настолько знаете и, извините за тавтологию, чувствуете чувства человека и способны контролировать и даже направлять бытие любой личности, то почему нельзя было остановить, например, такого злодея, как Гитлер? Ведь на него было целых пятьдесят покушений!
– Сорок восемь. Сорок восемь попыток и замыслов.
– Что? Как! Вы знали?! – Забыв о данном ему указании, Анатолий едва не вскочил. – Так почему ж не дали восторжествовать судьбе?
– Восторжествовать? Хм. Всё как раз наоборот. Именно верша судьбу, и управляя её претворением в предначертанном русле, мы проявили волю и не позволили убрать из промысла Творцов подсущность Гитлер. Разве сорок восемь неудавшихся попыток ни о чём не говорят?
– Но почему!
– Анатолий, ляг!
– Хорошо-хорошо, я лягу. Устроили мне тут застенки! Надсмотрщики. И всё же почему, чёрт побери! Зачем вам столько жертв?!
На короткое время Легна сверкнула зелёным овалом.
– Какие всё-таки биорги эмоциональные! – Женский голос направился в сторону. – Ты видишь, Кладезь, сколько в нём эмоций, сколько страсти!
Опустившись в первую октаву, баритон переместился к голограмме Легны.
– В нём страсти ровно столько, сколько было надо. Ведь это мы с тобой предначертали. Разве ты не помнишь? И кстати, подсущность Михаил Булгаков была в два с половиной раза эмоциональнее, чем эта.
Анатолий насупился и обратил лицо на пожелтевший «потолок».
– Я задавал вопрос.
Над Легной засверкало разноцветье радуг.
– Зачем нам столько жертв?.. Хм. Кладезь, тебе не кажется, что он хитрит? Или играет? Би… Анатолий, ты действительно не понимаешь, зачем?
Низкий голос слился с голограммой женщины и опустился в шёпот.
– Конечно, он не понимает, Легна, ведь у тебя есть знанье промысла, а у биорга нет.
– Я полагала, – Легна передёрнула плечами, – я полагала, что они сообразительнее приданым умом.
– И я так думал. Ладно, отвечай ему. Хочу услышать твой ответ. Или пора вернуть биорга в геосон?
– Нет, Кладезь, мы ещё поговорим. Ты знаешь, у меня… мне показалось, что, общаясь с ним, я начинаю чувствовать! Я начинаю чувствовать… душой. Я чувствую переживания подсущности и боль. Би… Анатолий!
Не получив ответа, Легна устремилась к ложу. Сверкавшие над нею радуги образовали полый шар и, будто не поспев за мыслями хозяйки, растворились.
– Анатолий!
– Да здесь я, здесь. – Демонстративно заслонив руками уши, Анатолий сел. – То шепчетесь, теперь вот… Боитесь, что…
Сверкнув глазами, Легна превратилась в львицу.
– Вообще-то говоря, мы не боимся, то есть не умеем… пока бояться. А вот фигурально выражаясь, я боюсь причинить тебе ещё большую боль. – Легна приняла первоначальный облик. – Ты почему молчишь?.. И почему не спросишь «чем»?
Анатолий хмуро поднял на неё глаза. Над ложем потемнела сфера.
– Так, чем?
Легна поднесла к глазам лорнет и стала похожа на дотошную учительницу, которой надо было собраться с мыслями, прежде, чем ответить.
– Дело в том, что… и вам и нам эти жертвы нужны.
Анатолий пожал плечами.
– Ну, то, что вам жертвы нужны, я уже понял. Могу даже сказать, для чего. Чувства свои тренируете? Но нам-то они зачем? Зачем… биоргам столько боли и страданий?
– А вам… Здесь надо уточнить: не «для чего» и не «зачем», а почему. Отвечу коротко: не доживи тогда подсущность Гитлер до конца войны, – и жертв случилось бы на два порядка больше.
Анатолий улыбался. Он казался невозмутимым и даже беспечным, но уже в следующий миг взорвался:
– Но почему?!
– Да потому, что война затянулась бы ещё на несколько лет, и, перекинувшись на другие материки, продолжилась бы уже между другими народами. Вашим умом всего не охватить, но всё-таки скажу: по одной из предпосылок Высших иерархов, вторая война миров переросла бы, в конце концов, в атомную, что привело бы к гибели трёх четвертей биоргов. – Легна сделалась выше на полголовы и, утратив на долю секунды одежду, покрылась квадратными красными пятнами. – Что ты на это скажешь, что думаешь теперь? По-твоему, нам следовало выбрать этот путь?
Последовавшую за вопросом паузу прервал неумолимый Кладезь:
– Не «вторая война миров», а «Вторая мировая война».
Смущённый не столько вопросом голографической женщины, сколько отсутствием на её бликующем теле половых признаков, Анатолий бросил взгляд на встрявшего в беседу Кладезя и сел.
– Делайте со мной что хотите, но лежать я сейчас не могу! Непонятные вам эмоции разыгрались. Кстати, а почему вы меня всё время лежать заставляете? Боитесь что ли?
– Угадал. Разум биоргов не совершенен, и потому их действия не всегда предсказуемы, и не всегда они могут быть вовремя скорректированы. – Легна подняла руки и, прибавив к своему росту ещё несколько сантиметров, дотянулась пальцами до сферы. – Мы не имеем права рисковать. Кстати, могу напомнить случай, о котором ты сто восемь месяцев назад читал.
– Валяйте, напоминайте, даже если этого я вовсе не читал. – Анатолий важно скрестил на груди руки. – Сто восемь месяцев, видите ли. Не могут проще сказать! Девять лет назад, и всё, и всё понятно.
Не обращая внимания на бубнящего Анатолия, Легна буквально воспарила над ложем, и тотчас рядом с ней, на поверхности сферы образовалось некое подобие экрану. Появились отдельные буквы, а затем и весь, аккуратно обведённый красными чернилами, газетный текст.
– Узнаёшь? Кроме этой, ещё несколько газет сообщили тогда о происшествии над Советским Союзом, когда истребитель протаранил крылом «неопознанный светящийся объект».
– Узнаю. Об этом происшествии даже передача телевизионная впоследствии была. Уже в нынешнее время.
Легна согласно кивнула головой и повернулась к экрану, на котором призывно светился последний абзац.
– А ещё, как видишь, тут сказано, что протаранившее светящийся объект крыло в течение нескольких дней после столкновения светилось.
– И что? Что это было? Что-то связанное с электронами?
Легна вернулась к своему первоначальному росту и, как могло показаться, поникла.
– Нет. Это светилась душа одного из членов ведомого патруля. Он погиб. Мы редко погибаем, но в этом случае он сам был виноват.
Впечатлённый происходящими в облике собеседницы изменениями, Анатолий снизил силу голоса и темп.
– То есть светящаяся душа – это как запёкшаяся кровь живого организма на капоте?.. Вот это да!.. Такое мне даже в голову тогда не пришло. Жаль вашего коллегу, очень жаль. Погибнуть так далеко от дома!..
Легна шумно вздохнула и закатила глаза, – казалось, что она раздражена.
– Ну, никак до тебя не доходит! У нас нет дома, в вашем понимании этого слова. Наш дом – четвёртое скопление вселенных.
– Хорошо-хорошо, я согласен! Что?! Ах, да. Но то, что вы сейчас мне рассказали!.. Я думаю, вы понимаете, что для сознания людей, для человечества, существование другой, нечеловеческой души – великое открытие?!
– А ты, лично ты, Анатолий, сделал для себя сейчас открытие?
– Конечно! Теперь я знаю, что кружащие над полями странные светящиеся шары…
Глаза Легны наполнились неподдающейся земному пониманью силой.
– И не только над полями.
– Да-да, светящиеся…
– И не только светящиеся, но и жёлтые, и красные, и фиолетовые, все загадочные, или как ты выразился, «странные шары» – всё это мы.
– А что вы делаете на Земле? Зачем прилетать на Землю, если всё происходящее здесь вы можете видеть! Вам что, гравитации мало?
– Разумеется, мало. Кроме наблюдения и претворения Замысла, мы охраняем жизни сотворцов очередных теорий, – мыслителей, учёных, ниспосылаем в социумы знания и представление о сути, ниспосылаем… Благодатный, как вы выражаетесь, огонь. А ещё мы представляем…
Возникшую меж Анатолием и Легной пустоту заполнил Кладезь:
– Мы наполняемся духом растений, мы бегаем по траве и опускаемся на океанское дно, мы… В одном из ваших научно-популярных фильмов было видно, как вылетевший на поверхность планеты шар разделился на…
– Я видел этот фильм! Шар разделился на несколько меньших шаров, и они стали хаотично кружить над поляной.
– Не хаотично, Анатолий, не хаотично! – Легна прервала «мужчин» нетерпеливой вспышкой. – Это были души. Души таких же, как мы. Они кружили над поляной и представляли, что гоняются, будто биорги, за бабочкой! Они представляли, как будут когда-нибудь бегать друг за другом, познавая трепетность общенья и любовь. Очень… Кладезь, подскажи!
Кладезь гулко хохотнул и пробасил:
– Смешно.
– Очень смешно… смешно и грустно было слушать ваших учёных, которые называли нас шаровыми молниями, выбросами неизвестной энергии, а кое-кто даже торсионными полями. И ни одного мало-мальски близкого к истине предположения! Да, с биоргами не соскучишься.
Анатолий слушал, затаив дыхание. При слове «любовь» он оживился и, с трудом дослушав Легну, восхитился:
– Эва как!.. Души познающие любовь?! А в космосе? Что делаете вы в окрестностях Земли? Ведь, как я полагаю, записи именно с вашим… участием показывают нынче все телеканалы. Да, кстати! А как вы умудряетесь так быстро ускоряться, тормозить и изменять любое направление полёта?
Легна повалилась в появившееся за её спиной большое кресло.
– Мне кажется, ты всё ещё не понял. И уж тем более не осознал, что мы не просто наблюдатели, мы, в вашем понимании, патруль, и нас интересуют… Как ты давеча сказал? Ах, да! И нас интересуют все «окрестности Земли». Так вот, биорг, мы набираемся эмоций на Луне, на Марсе, на Титане… На все твои вопросы с ходу не ответить, обо всём не рассказать, но кое-что тебе я всё-таки открою. Начнём с последнего вопроса, но сначала справка: мы не летаем, мы перемещаемся в пространстве. Для нас переместиться – то же самое, что для тебя моргнуть глазами. Понимаешь? Ну, то есть без каких-либо усилий и проблем. Мы чувствуем движенье, мы его не ощущаем. Для нас все смены направлений – только чувства. А проще говоря, мы движемся с такой же лёгкостью, с какой страдает, пребывая в теле, поёт, печалится, или возносится душа. Без векторных инерций. И это – единственное между нами сходство. Но все перемещения – в сопровождении эфира!
– Не понял. Как это? Что это значит? «Векторных инерций»?
– Подробно объяснять не стану. Уж извини. Поверь, сейчас ты не поймёшь, не сможешь осознать в известной мере. Могу лишь обещать, что истинные знания о мировом эфире и о его энергии вы обретёте через тридцать восемь лет. Отличие же вас, подсущностей, от нас… Точнее, нас от вас – в способности перемещаться вне времён.
– Простите, я не совсем… про сходство. Вы не могли бы вернуться к «единственному между нами сходству»? В чём оно?
– В чём сходство? Всё просто: души не имеют тел. Правда, и здесь мы отличаемся. Дело в том, что мы не просто души, мы, Сущности, – основа ощущений Мира, его начальное, неистребимое звено. Примерно то же самое, что для вещественного мира электрон. – Голографическая женщина направила на Анатолия ладонь. – Теперь о главном. Землетрясения, цунами, войны… Вы с этим справитесь. Как? С помощью… Посредством сотворцов теорий. Но есть неодолимая для вас проблема – астероид, решить которую опять поможем мы. Так было в предыдущих циклах Бытия. Как уже случалось, мы дадим вам необходимые знания, и после их претворений ни один большой объект не сможет достигать Земли. Не для того мы, Анатолий, вас создали. Не только вас, всё сущее, живое.
– Но вы мне сами только что сказали, что у вас нет ни оружия, ни кораблей!
– Гравитация, Анатолий, гравитация. Только она в состоянии творить… Кладезь!..
– Чудеса.
– Творить чудеса.
Анатолий заёрзал. В его глазах застыл вопрос: о чём ещё спросить? Спохватившись, он выпалил:
– А где появился первый человек? По мнению учёных – в Африке!
Легна укоризненно покачала головой.
– До чего ж вы, биорги, легковерны. Какая глупость! Неужели, Анатолий, ты считаешь, что мы, Создатели, могли затеять… проект, заведомая цель которого – провал? Адам плюс Ева? Это так наивно! Едины кровь, строенье, суть. Вас невозможно было бы ни научить творить, ни разделить на расы и на веры! И главное – вы не умели бы любить, поскольку подлинность и глубина любви души является к подсущностям в сравненьях. В сравнении материальных форм, взаимных чувств, в сравнении межличностных симпатий. Такой сценарий… Кладезь, как закончить эту мысль?
– Такой сценарий не рассматривался…
Легна прервала:
– Вот-вот, он даже не рассматривался нами.
Взгляд Анатолия переполнялся гневом.
– «Сценарий», «нами»… Не слишком ли вы много… Ну, хорошо, допустим. А как же Абсолют – тот самый Высший смысл? Ведь существует же единый планетарный разум!
– Не разум и не Абсолют, а Провиденье – то, чем заполнено вселенское пространство. – Легна помолчала. – То, что в задумке Высшего Совета иерархов ниспосланье.
– Хм, ниспосланье. Но уж коли так, то всё происходящее в подвластном вам «подлунном мире» – кровная вражда, предательство, жестокость, зависть, эпидемии, страдания детей и тюрьмы – тоже ниспосланье?
– Безусловно. – Легна со значеньем отстранилась. – Вам ниспослали всё! Всё, кроме… солнечного света, ветра, шелеста дубрав, капели, хруста снега под ногами, плеска волн. Да, кстати, раз уж речь зашла о тюрьмах… К концу двадцать первого века на планете останутся лишь специализированные учреждения – изоляторы предварительного содержания, а все колонии и тюрьмы будут закрыты. Мы решили, что пора привести вашу систему наказания в обычный для других планет порядок. «Для других» – значит для других планет Земля, из близких вам, имеющих условия для выживания подсущностей галактик. После следствия и честного суда, причём суда без адвокатов, думающих в ваших нынешних условиях не столько о правосудии, сколько о кошельках клиентов, осуждённые будут доставляться к местам постоянного пребывания – на необитаемые острова и в тундру. Им дадут всё: домашнюю утварь, лопаты, топоры, одежду. В том смысле, что позволят взять из дома. Некоторым дадут даже двух-трёх оленей, ружья. Что будет далее? Трудитесь, выживайте. Логика здесь такова: выживали же первобытные люди в… нечеловеческих условиях! Притом что они не были даже осуждены! А чем лучше насильники, мошенники, убийцы? Главное же во всём этом – не лишать свободы. Пусть остаются до конца своей истории биоргами, людьми, пусть чувства, отсылаемые ими в космос, будут от природы. Кроме того, их не придётся кормить, обогревать и одевать, и значит, сотни тысяч заботящихся о преступниках биоргов вернутся к нормальной жизни! Что касается подсущностей женского пола, то они будут отбывать наказание дома, в специально оборудованных помещениях, и обязательно в поле зрения родни. Увы, но только этот способ – самый лучший для других подсущностей, особенно для их детей, пример.
Анатолий не шевелился. Он глядел на Легну невидящим, опустошённым взором. Легна усмехнулась.
– Кажется, пока вопросов нет. Что ж, обращусь к проблеме, которую я не раскрыла в полной мере.
Анатолий даже не пошевелился. Сдвинув брови, он пробормотал:
– Ниспосылайте.
– Ну, вот и хорошо. Тогда вернёмся к самой большой для нас проблеме, к вашим «звёздам». Ты удивлён? Но именно так называемые «звёзды» – и есть та самая большая… неприятная проблема! – Легна нахмурилась и подтолкнула пальцем проявившиеся на её носу очки. – Я полагаю, ты уяснил, что наша цель… Ну, Анатолий!
– Уяснил. Эмоции и чувства?
– Слава Богу! Так вы говорите?..
Над головою Легны появился нимб, но после нескольких метаморфоз он превратился в тёплое свеченье и исчез.
– Итак, на очереди лживые политики и графоманы. Политики… Политики порою убивают целые народы, а графоманы… А графоманы убивают тысячи деревьев.
Анатолий приподнялся над ложем, но пригвождённый пристальным, неколебимым взглядом обмяк.
– Но без политиков, без власти… Ведь кто-то должен направлять развитие народов, стран, сообществ!
– Конечно, должен! Но этот «кто-то» – именно народ. Уверена, ты знаешь, что любой политик заботится сначала о себе и претворяет свои, порой пустые замыслы и мысли, ведь в собственных глазах он чуть ли не… вершитель судеб, Бог! Эх, знали бы они, политики, что истинные в Провидении идеи насаждаем мы. Но вы, подсущности, имеете возможность изменять свою судьбу! – Не отводя пронзительного взгляда, Легна помолчала. – Имеете возможность изменять без позволенья. То есть… не считаясь с нами: достаточно лишь упразднить единоличную, ниспосланную нами власть. Ниспосланная власть – шах, император, президент, монарх.
– И что, опять листовки, ссылки, революция, гражданская война?
– Не обязательно. Достаточно одной идеи, – Легна улыбнулась, – и приятия её! Ну, и, конечно, как вы говорите, доброй воли.
Анатолий вскинул брови.
– «Достаточно одной идеи», «доброй воли»… Может, поясните?
– А я уже сказала, – Легна продолжала улыбаться, – достаточно лишь упразднить единоличную, ниспосланную нами власть. А хочешь, я расскажу о том, как было в предыдущем цикле Бытия и, следовательно, вскоре повторится на Земле?
Анатолий усмехнулся.
– Спрашиваете! Ну, конечно, расскажите.
Будто вспоминая, Легна обратила взгляд на «потолок».
– Настанет день, и президенты… как бы это…
Внезапно доброжелательность голографической субстанции сменилась гневом.
– Как можно! Мы не понимаем!.. Мы до сих пор не понимаем, почему подсущности